Воспоминания автора книги «Сохранившие веру»

В 2014 году ушли из жизни две прихожанки Тельминского храма, образ которых хотелось бы запечатлеть на этих страницах. Это – Надежда Александровна Христофорова и Серафима Федоровна Чистова.
Сначала наше знакомство было заочным – через Веру Михайловну дочь отца Михаила Мещерякова, материалы о жизни которого мне довелось собирать. Рассказывая о Тельме, Вера Михайловна читала мне письма Надежды Александровны и Серафимы Федоровны, а потом попросила, их прислать свои воспоминания об отце Михаиле. И ту, и другую я видела всего несколько раз, побывав в Тельме, а потом между нами установилась переписка, длившаяся около семи лет.

Об их жизненном пути я знаю немного, но могу сказать главное: их объединяла бескорыстная и самоотверженная любовь к храму, чистая и простая вера.

Надежда Александровна Христофорова

В 2006 году Надежда Александровна рассказывала мне о своей жизни, о том, как пришла в Тельминский храм. Я тогда заночевала у нее в домике на Рабочей улице и сполна ощутила на себе любовную заботу и тепло сердца этой тихой и приветливой женщины.

«Я была в детстве крещена какой-то бабушкой, но миропомазания не было, поскольку все храмы были закрыты, – вспоминала Надежда Александровна, – Мы жили недалеко от Тельмы на Красном Острове. Потом появился Батюшка Михаил, и он приехал к нам в деревню, он тогда ездил по деревням. Он собрал всех ребятишек в большой избе и всех крестил. И меня помазывал миром. Тогда я его увидела первый раз. Был, конечно, страх – ведь это же батюшка. А вообще-то он был очень добрый. Мама меня водила в церковь и маленькую, и уже подростком. Я помню свое впечатление: было торжественно и очень необычно и красиво. Все громадное, большое. И страшновато. Мама меня так воспитывала – «то-то нельзя – Бог накажет». И еще мне запомнился Вася – теперь отец Василий Романов. Он всегда на коленочках стоял. Мальчик, а так молится! Я от него глаз не могла отвести. И меня мама так же наставляла молиться.

Потом я вышла замуж за тельминского парня. И моя мама, и его мама сказали: «Венчаться». Мы с радостью согласились. Это был 1957 год. Отец Михаил нас венчал – никого в церкви не было, только наши близкие. Капитолина Николаевна пела. Но было очень торжественно и благодатно. Я была в простом платьишке, скромненько. И муж мой теперь иногда мне говорит: «Мы ж с тобой венчанные». Он тоже ходит в храм, исповедуется, причащается и дома молитвы читает.
Капитолина Николаевна такая была милая, ласковая, добрая. Она пела очень красиво. И сама была красивая. Капитолину Николаевну все любили. Она была молчаливая. Тихая.
Потом мы с мужем уехали в Усолье, и я стала очень редко бывать в церкви – работа, дети…
Но когда я приезжала, то исповедовалась и причащалась. И отец Евгений, и отец Михаил на исповеди потихонечку расспрашивали – пока все грехи не расскажешь. Где грешен – «грешен, батюшка», а где нет – «не грешен». Исповедоваться-то мы не умели. Книжек не было.
А меня мама учила: «Говори, что во всем грешна». А Батюшка сказал: «Зачем ты так говоришь? Ты что человека убивала? Нет. Вот и говори то, в чем грешна». А потом он мне стал помогать – спрашивал меня, а я отвечала».

Отца Евгения помню – такой уже был маленький, дряхленький. Когда отец Михаил болел или в отпуске был, он вел службу. У него в тюрьме был поврежден язык. И ничего было непонятно, что он говорил. Мы племянника крестили. Он его взял на руки и спросил: «Как назовете?» – «Евгений». Он так обрадовался: «Тезка!» Тогда редко так называли.
У нас и Пасха, и Рождество, и Крещение были ночные службы.
Мой муж в молодости играл в оркестре и вот он вспоминал, что в Пасху обязательно до самого утра танцы, чтобы молодежь в церковь не шла. Так мы, говорит, успевали и там поиграть и сюда сбегать. Охота было в церковь сбегать.
А церковь наша старинная, иконы все намоленные, благодать. Иверская у нас с Афона – на обороте написано. А Иннокентия Иркутского – из Тайтурги, километров 30 до этого поселка. Там тоже надпись есть. И где я не бываю – лучше нашего храма нету. Одно горе у нас, что мало ходит тельминских. Мы к празднику моем, убираемся. Я сейчас облачения стираю.
Когда я бываю в Иркутске, мы всегда к батюшке Михаилу на кладбище ходим. Такая благодать на могилке – приберемся, почитаем акафист об умерших, помолимся. Уходить не хочется. То, что мы сейчас ходим в храм – это все идет оттуда – из тех лет. От отца Михаила».

Надежда Александровна всегда старалась, как могла, помогать в храме, и это было для нее большой радостью. Жизнь Тельминского прихода была ее жизнью. В своих письмах она подробно описывала для меня все происходившие события: ремонт храма, постройку дома для Воскресной школы, приезды владыки Вадима. Сама фотографировала и присылала фотографии преображающегося храма и первые выпуски «Тельминских страниц».

Последние годы она ухаживала за тяжело болевшим мужем, да и сама чувствовала себя плоховато, но не жаловалась, а лишь шутила и просила помолиться. О ее кончине мне сообщили на сороковой день – словно не хотели обременять печальными вестями.
«Иногда мне приходится помогать читать помянники годовые, – написала она Вере Михайловне после смерти матушки Капитолины в начале 2000-х годов, – в большинстве их Батюшка Михаил упоминается, а теперь и Капитолину Николаевну приписали. На литургиях и панихидах батюшка в Тельме поминает их».
Теперь в тельминских помянниках записано и имя светлого человека и скромной труженицы Надежды. Вечная ей память.

Серафима Федоровна Чистова

«…Как хорошо быть молодым и как трудно под старость, но, слава Богу, что мы знаем к кому обращаться и у кого просить помощи и поддержки. Утром – не встать: «Господи, Господи! Матерь Пресвятая Богородица, не оставь, Св. Угодники, Молитвенники наши – укрепите в вере, надежде, любви к жизни…
Вот, родная, приближается день нашего престола в Тельме, куда стремилась, бежала, и не было никакого труда, а теперь – думаешь, как… Желание большое, и если милость Бога Святая и Владычицы Богородицы, то еще переступим порог храма. …Сил мало, но очень хочу, чтобы Господь меня укрепил съездить в Тельму – ведь там вся жизнь моя и все мои молитвенники дорогие и близкие. Желание большое, а сил нет, но как Господь даст…» – так писала мне Серафима Федоровна Чистова. И почти в каждом письме добавляла: «Торопись, родная, трудиться для Господа, пока есть силы!»

Было немыслимо, чтобы Серафима Федоровна пропустила праздничную службу. Когда не стало сил трудиться, она старалась передать в храм хоть небольшую лепту из своей пенсии, которую она тратила в основном на свечи, поминания и, пока были силы, поездки по святым местам. Господь сподобил ее упокоиться 4 ноября – в день Казанской иконы Божией Матери, престольный праздник любимого ею Тельминского храма.

Однажды, еще в 2006 году, мы ночевали с ней в старой Тельминской сторожке при храме, и она рассказывала о себе, о прежнем укладе жизни и о своем духовном отце для книги «Сохранившие веру».
«У нас в храме стоял большой ящик с поминальниками – все приносили и оставляли. И мы никогда не задумывались, сколько там имен – знали, что все будет прочитано, всех помянут», – вспоминала Серафима Федоровна.
«Если у тебя денег только на одну свечку хватает – поставь ее за упокой, – говорил ей отец Михаил Мещеряков, – Если бы ты знала, Серафима, как они за нас там молятся, особенно Великим Постом, то тебе было бы стыдно за свою леность». И еще говорил: «если ты за усопших молишься, то и они за тебя молятся, а если молишься за живых – это дает любовь друг к другу». «Я это и по жизни замечала, – добавила Серафима Федоровна, – воспитана я была по бабушке и дедушке – тянулась к Православию. Мы приехали в 1951 году в Ангарск. Были трудности, а куда потянешься, чтобы найти покой и утешение? Конечно к Богу. С какого года я знала, что в Тельме действующий храм – я не помню, но знала, что это наш приход. А в 1957 году я уже крестила сына Павла. Я уже в храм ходила постоянно.
И к отцу Михаилу очень просто было подойти, что-то спросить. Он никогда не отмахнется. А у меня всегда очень было мало времени: трое ребят, работа, садик, школа, дача с 58 года у нас была. Все это надо было успевать, и в храм надо было успеть. Я все бегом делала.
С батюшкой Михаилом я разговаривала, спрашивала совета, жаловалась. Помню, стояли у Казанской иконы, и я ему рассказывала о скорбях со старшим сыном – Ильей. Он мне сказал: «Ничего, молитва матери из огня вынимает. Молись». Потом спросил, как меня звать. Я говорю: «Серафима» – «О-о, Серафима! Молись». А мы молодые были глупые. Ведь как старцы учат – запоминайте события своей жизни. А потом в старости оно у вас все, как зернышко, взойдет. Теперь я понимаю, что по Батюшкиным молитвам Господь помогает.
Я работала по командировкам – раз в год проезжала всю Сибирь. Веру мы скрывали, прятались все время. В командировку поедешь с кем-то, норовишь тайком в храм сходить, чтобы не узнали. И однажды я Батюшке каялась, а он сказал: «Серафима, и у Господа были тайные ученики». И старалась ездить одна, чтобы свидетелей не было, что я в каждом городе хожу в храм. И конечно всякие бывали ситуации, но всегда все кончалось благополучно, за его молитвы.
Иногда спросит тихонько: «Не боишься самолетом летать?» или «Тебя начальник-то не ругает?» – «Ругает» – как-то пожаловалась. Смотрю, начальник стал добрый.
Иногда что-то начнешь ему говорить, а он поправит: «Случайностей в жизни, Серафима, нету». И действительно, ведь у нас каждый день чудеса, а мы их не замечаем.
Потом однажды он мне сказал: «Если ты в каком-то грехе покаялась, больше его не вспоминай». Много таких наставлений, которые я вдруг вспоминаю. Еще: «Много есть суеверий – они отвлекают от истинного Бога».
Матушка Капитолина по-матерински так меня утешала: «Ну что же, Симочка, ты к Богу прибегаешь, и враг не может на тебя напрямую нападать. Так он через детей действует».
В жизни были и неприятности, и горе, и раздоры. А все-таки я была под покровом, за молитвой. И ребят моих он знал, и с мужем мы у них были на Пасху, когда Батюшка уже был на покое. И за всех нас он молился.
Учил жизни, говорил, что раньше были старцы – было послушание и совет. А будет такое время, когда не у кого будет спросить совета – не будет старцев. «Когда тебе не с кем посоветоваться и не знаешь, как поступить – помолись. Куда сердце склоняется? Если какое-то замешательство – значит, что-то не так делаешь. Подумай в чем причина».
Когда был на покое, приедешь, заходишь – он перебирает записочки: читает. И как-то сказал мне: «Ведь и твои – здесь».
Как приедешь, очень был рад – много вразумлял. И очень много осталось. Начнешь вести любой разговор и его вспоминаешь, что он так говорил.
Меня сын Илья иногда спрашивал: «Мама, как Вы справлялись?» А справлялись так – все бегом, бегом… Тогда у нас не было ни бабушек, никого. И как будто ничего сложного и трудного в этом для нас не было. Молодые были. Но по человеческим силам это все было бы невозможно, это все Божие – идешь и делаешь.
Матушка Сергия всегда благодарила за помощь, а мне казалось, что я ничего особенного не делаю. И теперь их вспоминаешь… Помню, уткнулась матушке в коленку, она мне говорит: «Серафима, ты меня не оставишь?» – я смеюсь: «Матушка, не оставлю!» – а сейчас молюсь, вспомню ее: «Матушка, меня не оставь!» Вот так вот. Молитва идет.
Когда мы ухаживали за старушками – за Ниной, за другими – они нас порой обижали. А матушка Сергия нас воспитывала, успокаивала: говорила, что когда человек молодой он может себя сдерживать, а старенький уже не может собой управлять – вспыльчивость, раздражительность.
Бывало, и ругали, но все на пользу. Послушанию учили.
И на могилку к Батюшке бегать – тоже Господь устроил, что у меня были оправдания перед мужем – зачем я опять еду в Иркутск.
Мне отец Василий Романов велел хранить святость этой могилки, особо никого не водить туда, но я сколько раз замечала, что и другие Батюшку навещают. И в Ангарске меня некоторые очень просили отвезти их к отцу Михаилу, и я уже плоховато себя чувствую, и стала думать, кто после нас будет за могилкой ухаживать. Поэтому я написала отцу Василию письмо и просила благословения привести кого-нибудь на могилку – и стали со мной ездить другие женщины.
Время было короткое, пока я могла отца Михаила слушать, а осталось на всю жизнь, что он мне говорил. А то, что они все молятся за нас, это, конечно, чувствуется.
Батюшка Михаил говорил: «Серафима, как бывает тяжело в духовной жизни…» Поэтому я сейчас в храм иной раз и не касаюсь – как у них что, но знаю, что им всем очень трудно. Потому, что я эту жизнь прошла, все это понимаю. Все это пережито и без искушений нельзя.

И прежде чем ехать куда-то или что-то предпринять я стараюсь к Батюшке на могилку поехать… и, слава Богу, теперь и сын мой (крестник отца Михаила), когда у него были неприятности по работе, ездил к нему на могилку (мне ничего не говорил, я после уже узнала). Тоже его значит потянуло. И мы с ним, когда поедем в Иркутск, заезжаем на кладбище. Причем он сам едет, я его не прошу. Я им только говорю: «Ребята, без Божией помощи ничего у вас не получится».

…Моя бабушка никогда не жаловалась на жизнь. И никогда не знала слова «отдыхать». Но однажды я ее спросила, боится ли она смерти. Она заплакала и говорит: «я смерти как радости жду». Так, наверное, ей тяжело было. Но что же делать – ленивцы Царствия Небесного не наследуют. Надо трудиться…»